Как же мне нравится то, что железнодорожная вода течёт и течёт как в Потанино, на Курганском направлении, так и здесь, на нашем, Уфалейском.

Я на крыше паровоза ехал в город Уфалей
и обеими руками обнимал моих друзей
<...>
Можно лечь на теплый ветер и подумать-полежать:
может, правда нам отсюда никуда не уезжать?
А иначе даром, что ли, желторотый дуралей -
я на крыше паровоза ехал в город Уфалей?
(Б.Рыжий)

---

Постепенное скольжение в одиночество

За прошедшие дни понял, почему так полюбил генеалогию. С подробным знанием своих прадедушек и прабабушек меньше чувствую себя одиноким.
***
Не всегда получается ощущать себя сильным, когда вокруг столько всего. Совсем не всегда. А нужно научиться быть. И просто быть.
***
Я неслучайно ни с кем не общаюсь. Устал от поверхностного общения – я и так всю информацию этого мира слизываю поверхностно.
А вот общаться предпочитаю глубинно и один на один. Или же – на условиях, на которых работаю с людьми. Контракт есть контракт.
***
Кайф от удалённой работы одновременно рождает и страх: я привык находиться один в своей норе. Мне комфортно, когда не надо суетно контактировать с другими. Все связи минимизированы – оттого и появляется опасение остаться одному, как сейчас отец. Я бы так не хотел. Но и ресурса на расширение социальной валентности нет.
***
Во многом одинокий – значит непринятый, не-свой.

---

Witcher Chronicles

И ещё немного мыслей на ту же тему.

Недоверие к людям – из той же когорты, что и мысли о том, что меня могут кинуть в любой момент. Глубинный такой страх. *hi, my dead mom, что называется*. Тотальное отчуждение и вместе с тем желание взять всё в свои руки. Нормально делай – нормально будет. Ну или по крайней мере виноват в этом будешь лично ты, а не люди, от которых ты зависишь. Так и не вписаться ни в одну долгоживущую группу – только разовые, только по рабочим отношениям: я беру контракт – отрабатываю его. И сюда же – дикая ревность к любым проявлениям безусловной любви.

---

Интересное наблюдение

Мне абсолютно плевать на мнение окружающих
...
...
...
когда я к этому готов.

Когда я намеренно эпатирую аудиторию.
Когда я чувствую себя в своей тарелке.

Но стоит застать меня врасплох – как я тут же теряюсь и начинаю дико стесняться – но нет, бояться чужого мнения. Потому что когда я не в сильной позиции, когда я уязвим, чувствую себя всё время раздетым, со мной могут сделать что угодно.

А причина у этого одна: я действительно очень сильно не доверяю людям в целом. И если я не во всеоружии — происходящее воспринимается мной как угроза жизни.

---

– Ах, мне осточертело быть Деревянным Человечком! – воскликнул Пиноккио и ударил себя кулаком по голове. – Пора мне уже стать человеком.
<...>
– Я буду учиться, я буду работать, я буду делать всё, что ты мне скажешь, потому что, в конце концов, мне основательно надоела жизнь деревянного человечка и я хочу любой ценой стать настоящим мальчиком.

---

Вот тебе, бабушка, и Сьерра-Маэстра!

В «классическом» варианте культуры важен авторитет Другого – собственно автора или транслятора канона, «учителя». А в новом времени ты ориентируешься на своё внутреннее мерило и сам воспитываешь свой вкус. Это гораздо сложнее, ибо накладывает на тебя обязательства по самовоспитанию. Но это и потрясающе, потому что раньше подобного было очень мало.

Это невероятно круто в условиях нынешнего Великого Правого Поворота, пиком которого и стала пандемия коронавируса. Какую угодно диктатуру, разной степени тяжести, можно установить, мотивируя это чрезвычайными полномочиями в борьбе с вирусом. То есть, под шумок сбить снова локус контроля на внешний. Окончательное Решение Правого Вопроса, так сказать. Привет «Чуме» Альбера Камю. Правые уже почти девять лет снова шагают по планете, а коронавирус выдаёт им карт-бланш.

А поле битвы – сердца людей, как писал Достоевский. Вокруг Великие Инквизиторы предлагают удобные и простые решения насущных проблем, а надо учиться жить по-другому. Вот тут-то на помощь и приходит Билли Айлиш, девочка-свобода. Смотришь на неё – и воодушевляешься. Не всё ещё потеряно. И не только на неё. Этих новых и прекрасных – погляди, они рядом с нами. Такие свободные. И такие свои.

---

Раньше учили выговаривать «правильно» звук «р», переучивали левшей.
Теперь всё изменилось.
Теперь быть «культурным» – не значит «соответствовать канону».
Мне, как воспитанному на канонах, тяжело это формулировать, но на мой взгляд, это про уход от общественного культурного кода к индивидуальному. Ты сам волен воспитывать свой вкус и сам устанавливать верхние границы, к которым стремиться. Такой бодипозитив в культурном смысле. Культура «достаточного», индивидуального для каждого.

---

Закат Европы

Конец... и вновь начало?

Нет, это текст не о коронавирусе.
Когда прошёл Второй Ватиканский собор, закрепивший демократизацию католичества, в частности, разрешивший богослужение не на латыни, а на местных языках, профессор Джон Толкин, английский католик, до конца своих дней исправно ходил на мессу, но упрямо пел псалмы и читал молитвы на латыни, потому как богослужебный язык нельзя коверкать мирским, а уж он-то, лингвист, как никто другой это понимал.

Когда я слышу новую английскую фонетику, меня берёт дрожь. А потом включаю мозги – и постепенно начинает попускать, хотя и не полностью. Я воспитан на BBC-Еnglish, на этой broadcast-норме, в которую органично, подобно русскому мату, влился кокни-акцент и ему подобные англо-ирландские диалекты. И это, разумеется, проблема моих стереотипов. Меня учили потрясающие англичанки, каждая была немного Маргарет Тэтчер, мне всегда везло на безукоризненную фонетику. Такие вещи доводят до оргазма, реальная музыка сфер. Но есть и другая музыка. Как писал Борис Рыжий, «Безобразное – это прекрасное, что не может вместиться в душе».

Сперва американский английский, а потом и интернет окончательно стёрли языковые нормы. Теперь нет вообще устоявшегося канона языка, даже th можно произнести пятью разными способами. И это не будет ошибкой. Про носовые и говорить не буду, они отживают свой век. Согласные умерли. Преподаватели могут себе позволить вольно обращаться со звуками. Скорость распространения информации сильно изменила лингвистическую структуру. А мы с моим единственным школьным другом в далёком 2007-м ещё хохотали над африканским английским.

Welcome to the real world, Neo! Нельзя всё время оглядываться на Заокраинный Запад, когда ты живёшь в Арде и устраиваешь её по своей воле. Нужно ориентироваться на местное звучание. Sound on, sound on. И слова Леннона, хулигана-Леннона о том, что «just – это словесный мусор, старайся не употреблять его», звучат теперь не маркером культуры, а банальным снобизмом.

---

О доме

Вообще ощущение как будто в порту живёшь, у моря:
железная дорога и трамвайное депо с одной стороны,
лифтовый механизм – с другой. Вечное движение.

Окна на восточной стороне, а слуховое на площадке – на западной.
А выше нас — только звёзды.

«Зайди в знакомый подъезд,
Поднимись на восьмой этаж.
Смотри, как солнышко ест
Этот мир — он уже не наш...»

---

Дополнение к предыдущему посту

После пересмотра четвёртой части вношу коррективы.
От прежних слов не отказываюсь, но.
Концептуально в Историю о Джеке Воробье четвёртый фильм вполне вписывается. Но сделан он чересчур неряшливо. Сидишь и думаешь: ай маладца, но тут провисает, это можно было по-другому показать...
Достойно выглядят миссионер с русалкой. Милашки.
А вот сцену после титров я теперь новым взглядом вижу.
Весь идиотизм пятой части и поведения Джека — это месть Анжелики. Вот bruja крашенная!

---

Миф о Джеке Воробье

Марафон «Пиратов» был прерван по не зависящим от нас обстоятельствам.
Поэтому пока мысли есть, изложу.
Мифологию сгубил реализм.
Заявленная в конце третьей части погоня к Источнику Вечной Молодости Барбоссы и Джека – отличный трикстерский ход. Наперегонки со Смертью, всё как мы любим. Но что-то пошло не так. И это при неплохой идее одержимости Воробья бессмертием и потрясным диалогом с отцом, капитаном Тигом, на эту тему. И с завязкой с долгожданными испанцами, которых так толком и не было до этого, и Понсе де Леоне. Возрадовалось моё сердце, как во времена «Одиссеи капитана Блада».

Но в IV части они разрушили мир королями – реальными и Чёрной Бородой – также реальным пиратом на своей «Мести Королевы Анны». В III части и так мир и миф «Пиратов» расширился и был описан донельзя: Пиратские бароны, Девять Песо, Бухта Погибших Кораблей, Сингапур, Йеманжа-Калипсо – и лорд Катлер Беккет с его Ост-Индийской торговой компанией. Сундук Дейви Джонса не подчиняется законам реальной истории, он вечен, как «Остров Сокровищ» Стивенсона, как Firefly. Всегда был условный король Георг где-то там, в Лондоне. Благо, их было трое на XVIII век – выбирай не хочу. Но они напихали в новую часть политического тщеславия и жажды бессмертия королей, которое и не снилось несчастному Беккету.

V часть при всей долгожданной Джекотне оставила ощущение, будто от «Пиратов» решили избавиться путём, ещё более грязным, чем командор Джеймс Норрингтон, Ост-Индийская торговая компания и сам Матадор дель Маре вместе взятые. Они смешали визуально все времена и убили миф, перечеркнув все пути к отступлению. И опять же, можно было это всё по-другому сделать. чего стоила одна только ведьма-хинду. На индийской экзотике можно было много чего построить, тот же культ Кали альтернативно показать, привет Индиане Джонсу из XVIII века. Так что V часть – это на самом деле необязательный сиквел к IV, я бы назвал его «Пираты 4,5».

На самом деле всю историю капитана Джека Воробья описывает девиз другого прекрасного авантюриста XVIII века, графа Калиостро:
Погоня – это замечательно. Когда уходишь от погони, то ни о чем другом уже не думаешь.

---

Draguli.
бок о бок с шинигами

---

Солнце проклявший, я снова его возлюблю

Там — избежать меча и рабских оков,
Здесь — сдохнуть от липкого страха во цвете лет.
(Е.Сусоров)

---

look what I found

Глупо надеяться, но я надеюсь, снова и снова выхожу я на улицы моего, конечно, моего, раз тут происходит моя жизнь, Великого необозримого города и ищу, слежу, вглядываюсь... и возвращаюсь в отель, и часто плачу, падая лицом в кровать, и только злость дает мне силы встать всякий день в восемь часов утра, сцепить зубы, читать американские газеты. Ругаясь и проклиная все на свете, я живу.

Чего ищу я? то ли братства суровых мужчин-революционеров и террористов, на любви и преданности к которым, наконец, смогла бы отдохнуть моя душа, то ли я ищу религиозную секту, проповедующую любовь, любовь друзей друг к другу, во что бы то ни стало -- любовь.

Милый мой, где ты найдешь ее, такую любовь?
Милый мой, где ты найдешь ее, эту секту, где тебя изласкают, положат голову на колени -- спи, милый, усталый, спи. Нет в мире такой секты. Где теперь такая секта? «Ты пришел к нам, ты устал, вот вино и хлеб -- и мы умоем ноги твои».
Братство и любовь людей -- вот о чем я мечтал, вот что хотел встретить.
(Э.Л.)

When I met you I was blown to pieces
Heart all over the floor
Ever since you put me back together

---

появилось маленькое заспанное существо двух лет – Катенька, даже чуть меньше двух лет. Папа-болгарин одел существо, и оно стало передвигаться среди нас, более всего в моем районе, издавать звуки и улыбаться мне. Я поймал себя на том, что слежу только за Катенькой, разговоры Джона и Ванечки были мне не интересны. Они говорили что-то о тех подержанных машинах, которые стояли вдоль дороги к бараку. Машины, оказывается, продавались, и дешево. Белый понтиак стоил всего 260 долларов. На цене понтиака я и отключился, потому что я решился, я взял эту Катеньку и посадил себе на колени.

Господи, что я, несчастное испуганное существо, знал о детях? Ни хуя. Маленькое растение нужно было развлекать. На голове у меня была старая соломенная шляпа Джона, я то снимал ее, то надевал, стараясь вызвать улыбку на лице малышки. Девочка, которая по возрасту была ближе к природе, к листьям и траве, чем к людям, понимала меня, она не плакала, она не хотела меня ничем пугать, она положила свою малюсенькую лапку мне на грудь – рубашка у меня была расстегнута -- и погладила меня. Лапка была горячая, и от этой лапки потянуло в мое тело такой звериный уют<...>

Вдруг подумал, что ведь очень не любил когда-то детей, и как я был счастлив сейчас с этим существом на коленях. «Вырастет – будет красивая, Ванечка был ничего парень, жены я его еще не видел. -- Дай-то Бог тебе счастья, зверек, – думал я, только если счастья, то на всю жизнь, и не дай тебе Бог познать счастье, а потом всю остальную жизнь жить в несчастье. Самые страшные муки».

Зверек сидел у меня на коленях, а я, дурак, не знал, что с ним делать, я только осторожно поддерживал его под спинку и корчил ему смешные гримасы. Я был неумелый. У меня никогда не было детей. Была бы у меня сейчас такая Катенька, какой я бы был сильный, и был бы у меня стимул жить. Я не отдал бы ребенка в школу, в гробу я видел ваши школы. Я одевал бы ее в прекрасные наряды, самые дорогие, я купил бы ей большую умную собаку...
(Э.Л.)

---

Умные очень бля американцы советуют таким людям, как мы с Алешкой, переменить профессию. А куда мне девать все мои мысли, чувства, десять лет жизни, книги стихов, куда самого себя, рафинированного Эдичку, деть? Замкнуть в оболочку басбоя. Пробовал. Хуйня. Я не могу уже быть простым человеком. Я уже навсегда испорчен. Меня уже могила исправит.
(Э.Л.)

---

Близ Рединга есть замок Рединг. И ров позорный в нем.

или я или эти мерзкие обои
О.Уайльд

---

хроники бомжа

В 1917 году внучка декабриста слышит шум на улице и посылает прислугу узнать, в чем дело.
Вскоре прислуга возвращается:
— Там революция, барыня!
— О, революция! Это великолепно! Мой дед тоже был революционером! И чего же они хотят?
— Они хотят, чтобы не было богатых.
— Странно... А дед хотел, чтобы не было бедных...

Ненавижу блядскую бедность.
И это не классовая ненависть, а вопрос внутреннего состояния. Это чёрная дыра. Если она селится в голове, её хер вытравишь. Нищий, сколько ни получай денег, всё равно нищим останется, потому что не умеет ничем владеть. И временем в том числе. Так, например, он покупает вещи подешевле, чтобы износить их вхлам, потому что не может потратить деньги на что-то более дорогое и долговечное. Да и не верит никому, потому что хер кто ему даст какие гарантии. Не, выживальщик получается топовый, вычисляет плавленый сырок по акции на раз. Но находиться в постоянном кризисе – это нереальный перерасход ресурса. А он не вечный.

Так и начинается откладывание жизни, вещей на потом, до лучшего времени, которое никогда не наступит. В Советском Союзе многие существовали подобным образом: в условиях отсутствия прямого сравнения ценилось всё «достанное». Так и доживало оно свой век в шкафах и сервантах.

---

Цари. Всё, что не убивает меня, делает меня светлей

Прошлая жизнь – а это четверть века – вся в разноцветном тумане, сплошь богемный флёр и неприкаянность. Потом пришёл страх нищеты, такой сильный, что оставалась только жажда выгрызть кусок жизни себе. Когда сучишь ногами в воздухе, тут не до мечтаний. Хочется поскорее на твёрдую землю.

Поэтому всё просто: не сумел учить – лечи. Так, я остался в семье на правах фельдшера. Позже поступило предложение о заработке натуральным ремеслом: ведь, по сути, младший сын ничего не умел, кроме как ходить, говорить, писать и читать. Хотя, признаться, в этом преуспел. Именно чтение впоследствии и станет моей службой.

Параллельно появился проект ДДД – Декабрь Детских (Добрых) Дел, связанный с разными людьми, смысл которого в организации разной предновогодней карнавальной суеты вокруг ребят, в этом есть и сакральность, которую я очень ценю.

После этого меня оставили управляющим Золотого Дома. Это было второе большое дело. Не скажу, что смог с ним справиться, но в кризисные моменты энергии хватало, чтобы поддерживать пространство. Наконец меня пригласили на службу. А это означало главное – родительский пенсион уходил в прошлое.

Итог подвела, как водится, смерть. Уход лорда, единственного старшего брата, осиротил меня, но укрепил в стремлении жить дальше. Оставался последний рубеж. И это было тяжелее всего. Когда хочешь закончиться, не видишь дальше асфальта и погружаешься в чёрную дыру. Совсем другое – если злобно барахтаешься с желанием выплыть наружу и начать революцию с себя.

Весь тот год был посвящён освобождению. Жадно, властно, изо всех сил. И у меня получилось – да так, что я в зеркале до сих пор не с первого раза себя узнаю – такие метаморфозы произошли. В хроники явно войдёт самое яркое выражение этой борьбы – история до невозможности упорного ухаживания за пани души моей. Именно после снятия этой осады началась совсем другая жизнь. Я снял с себя обязанности управляющего – и въехал с невестой в долгожданные новые апартаменты.

Mr. Leo Brennan, Esq.

---

Цари

Из моих покоев виден замок. В давние времена он, конечно же, был последней линией обороны. Теперь – выше него насыпь, на самом верху которой расположилась железная дорога. Когда я выбирал, где расположиться, думал об одном: чем ближе к небесам, тем лучше. Утро нужно начинать с приветствия гаснущим звёздам и восходящему солнцу, а не очередному пройдохе, идущему по делам. Таким, как он, нельзя не уделить время, но сперва – ритуал. Остальное – позже.

В голове крутится девиз из апостола Павла: «Мы, сильные, должны сносить немощи бессильных и не себе угождать». Мысленно соглашаюсь, хоть и с поправкой. Важно помнить, что сильный – значит уже угодил себе, просто знает меру и несёт ответственность. Пришла пора сделать приятное: это время омовения. Вода упорядочивает мысли. Сосредоточенные и привычные движения бритвы подготавливают к сегодняшнему дню.

…Вокруг всё чудесатее. Идёт очередная попытка превратить добрых граждан в рабов, причём убедив их, что всё делается для их же блага. Это от скудости воображения. Ушло время настоящих вождей, наворотивших немало дел. Их место заняли эти отвратительные подражатели. Ни харизмы, ни фантазии. А самое главное – полная неспособность вести диалог с равными себе. Орда, что поделать. Хочешь заявить о своих правах – вперёд, удачи! Это вполне реально, но потребует напряжения. Здесь и впрямь нужно бежать изо всех сил, чтобы просто оставаться на месте…

Вот и мелькнуло в последний раз лезвие бритвы, долгожданно запахло бальзамом. Уход за собой даётся непросто после стольких лет добровольной изоляции.

Мой гардероб – это одна из разновидностей сельского клуба. Способ развлечься при минимальном выборе вещей. Встреча с ним каждый раз – тренировка изобретательности. Но все шмотки чисты и выглажены. Это пусть в фильмах князья для пущей «реалистичности» вымазываются с большим удовольствием в грязи. На деле всадника отличают в первую очередь начищенные ботинки, а во вторую – свежая рубашка.

Звонок в дверь – это мой старый боевой товарищ пришёл напомнить о себе. Хотя по-настоящему, первым должен был бы быть я. Потому что именно по моей уважительной причине мы так долго не виделись. Но что поделать: когда берёшь, наконец, власть после стольких лет, выясняется, что пока бегал с криком «Акуна Матата!» и наивной индульгенцией младшего сына, дел, требующих участия, накопилось на целого управляющего. Но жизнь устроена так, что на охоту за головами нет времени, и теперь главное – распределить усилия, не тратить силы на чужое. Потому что, как показал опыт моего покойного старшего брата, почти отца, умение уполномочить другого – не менее важное качество для лорда, как и навык сакральной вспашки земли.

Царевичи привыкли говорить на равных. И тут, что называется, нам равных нет. Мы отражаемся друг в друге, так и идём. Следует всё время помнить, кто мы есть и зачем мы здесь. От него следует резонный настороженный упрёк относительно моей невесты. На что я прямо говорю, что, принимая это решение, предусмотрел всё, что мог. К тому же, по нашим законам нельзя войти в права неженатым, и мне радостно, что поход за спартанкой удался. У нас, островных, это даже становится традицией. Может быть, мужчины в Спарте и не признают ничего, кроме права силы, но женщины у них достойны восхищения.