Я отпустил Катеньку, ссадил ее осторожно на пол и с ожесточением подумал, что не имею права расслабляться, что нужно держать себя крепко, иначе загнешься, а как узнал я из какого-то разговора между гостями Розанны – они обсуждали книгу «Жизнь после жизни», – самоубийство ничего не меняет, страдание остается, мертвый испытывает те же чувства, что и живой. Я не хотел бы погрузиться в вечность в таком состоянии, как я сейчас. Убедили. Значит, нужно изживать.
(Э.Л.)
Моему гневному обвинителю.
Не исключено, что когда Бард в прологе «Ромео и Джульетты» просил милосердия в адрес человека пишущего, он тем самым оставил своего рода творческое завещание, коим могут пользоваться артисты всех мастей. Так, призывая в адвокаты Шекспира, признаю, что трудно не поддаться последнему искушению, особенно когда оно исходит от одного из самых почитаемых художников нашей эпохи. Доктор Конан Дойл, с которым я водил дружбу до моих злоключений, предложил мне немыслимую авантюру. Её можно было посчитать насмешкой, но, зная характер этого творца, подумать такое невозможно.
В последнем письме сэр Артур признался, что ряд черт для своего именитого сыщика с Бейкер-стрит он позаимствовал из моего характера. И потом, как бы в подтверждение этого, пригласил меня в Лондон, к знакомому фотографическому художнику изобразить мистера Холмса в интерьере. Самому же он законно отвёл роль его друга и хроникёра.
Конечно, из вежливости, тем самым выдавая румянец на побледневшем за годы лице, я намекнул автору, что лучше мистера Пейджета в «Стрэнде» Шерлока Холмса не представил ещё никто, и вообразить на этом месте настолько персону нон грата – значит шокировать аудиторию на месте. Но надо признать, что доктор Конан Дойл учёл при написании и этот момент, сказав о предстоящей акции как об идеальной возможности подготовить читателей к выходу будущей повести, так ими желанной.
Что ж, в случае успеха эта история вернёт мне малую часть доброго имени, в противном же не добавит ничего более дурного. Благо, что за последние месяцы гардероб записного денди уменьшился настолько, что, как пошутил мой друг мистер Росс, «Оскар сократил свои требования до куска хлеба и чистого воротничка – что это как не знамение наступающего XX века!». Главное же в предполагаемой авантюре – остаться джентльменом, а это, слава Богу, вытравить не удалось даже моей обители скорби. И куда как неожиданней будет явление блистательного Оскара избавившимся от всего лишнего стоиком-интеллектуалом – вот уж достойная последняя роль.
И пусть да позавидует мой давний оппонент, сэр Бернард Шоу, который был бы много лучшим писателем, если бы поменьше занимался литературой! Я слышал о его желании заново придумать мистера Шерлока Холмса, и моё дело сейчас – опередить его и воплотить художественный образ всем собой.
Париж, 1899 г.
Милая пани Ирена!
Сегодня, когда война стала для нас снова обыденностью, и от того, чтобы спрыгнуть с ума, спасает только ежедневный труд, я хочу рассказать тебе о капитане Гардте. Этот человек не стал легендой как подполковник Гилёв, но его имя также не должно быть забыто.
Мой товарищ и брат отзывался о нём довольно холодно – считал, что Гардт после службы так и не нашёл себя в мирной жизни и прорыл себе метро вместо достойного пути. Может и так, но для меня, верного Степанова, горькопамятного Ишутина и многих-многих ребят разной судьбы капитан навсегда останется первым наставником, буквально вырастившим нас, беспризорников в широком смысле слова. Его воспитанников – членов лесного братства даже называли тогда в шутку - «Дети капитана Гардта». Мне даже нравится это прозвище. Пусть он и был в душе нестареющим Питером Пэном, но в его вечнозелёной стати не было ни капли инфантильности. Капитан прямо светился, когда учил нас ремеслу плотника, навыкам холодной ковки, азам музыки, фехтования и многому другому. Под его руководством мы неумело, но энергично обтёсывали камни и укладывали мостовую в нашей скрытой крепости, а после разбирали древние сказания и летописи, переписанные его гордым летящим леворуким шрифтом.
Сейчас, когда оглядываюсь назад, кажется, что я его понимаю: Гардт – одновременно прирождённый родитель и учитель с огромным сердцем. И то, что наш безобидный кружок в итоге перемололи силы Федерации, только подтверждает мою мысль. Человек, способный воспитывать, - настоящее оружие. Говорят, после разгона братства капитану предлагали место, достойное его чина, но сделал ли он выбор в пользу государственной машины – неизвестно. Кто-то говорит, что Гардт преподаёт в отделе популярной истории, кто-то – что незаслуженное клеймо бунтовщика было несовместимо с жизнью и честью офицера. До меня же доходили слухи, что капитан теперь живёт отшельником, с женой и детьми. И если это правда, верю, что мой наставник вложит в своих ребятишек не меньше души, чем когда-то в нас.
А это ещё раз убеждает меня в том, что будущее всё ещё показывает нам лучи сквозь мрачные тучи нашей неизбежности. Нам снова предстоит учиться жить, и новое поколение не только будет под стать нам, нашим учителям, но и будет лучше нас.
Всегда твой
поклонник музыки языка
Родион Покровский.
