Он не всесилен, только блеск в глазах...
Сейчас ты закономерно пытаешься вернуть прошлое, причём то, которого никогда не было, существующее лишь в твоей детской памяти. В конце концов, что тебе ещё остаётся? Задаёшься в пустоту вопросом: "Почему меня не учили править парусом?" А читается, конечно, упрёк - почему меня не любили, не проводили со мной достаточно времени?
Потому же, почему и ты меня не научил ничему, Чарльз. Потому что меня учили быть собой другие люди, пока ты без конца возвращался с войны, которой не было. Потому что деньги не заменяют тепло и поддержку в реальной жизни. В итоге я сам боролся с параличом воли, и продолжаю бороться, и до конца мне его, наверное, не избыть.
Да, из-за этого пришлось достаточно себя урезать в возможностях. У меня нет ни водительских прав, ни родного с самого нежного возраста запаха кулис, ни музыкальной сцены в каком-либо проявлении. Ведь чтобы заполучить всё это, нужно было вовремя себя дисциплинировать. Но понял я уже это слишком поздно, поварившись лично в диккенсовых мерзостях. По крайней мере, мой чин и путейский мундир теперь со мной.
А ещё есть то, в чём ты никогда мне не признаешься. Но помогли мне создать себя именно те жуткие годы, проведённые с мачехой. Профессор действительно дала тот импульс, роль которого я осознал гораздо позже, когда естественное диалектическое сопротивление, наконец, завершилось. Забота о здоровье, о качестве, статусе моего образования - это её заслуга. В тот момент, когда ты устранился, испугавшись моего переходного возраста, она старалась направить этот разболтанный флюгер хотя бы в какое-то русло, потому что исправлять ошибки воспитания было уже поздно. Но уроки воли - переход в гимназии, лицеи и институт - "педагогический, так, кажется, зовут", тогда воспринимались ужасным насилием. Мне до сих пор неприятно вспоминать то время. Но, что и говорить, именно принцип "познать свою боль и терпеть её, не ропща" сформировал моё факультетское мировоззрение. И, как и во всяком old-school-tie-сообществе, главное, что я оттуда вынес - связи, знакомства, благодаря которым живу так, как хочу и выбрал, до сих пор.
Отец, ты устроил мне самое лучшее детство - это был мир, о котором и вспомнить страшно, настолько он был уютный. Я принёс из него любимые, самые нужные книги и идеалы, поэтому мне нечего о нём вздыхать. Он всегда со мной, мой фундамент, созданный при поддержке и точном предугадывании увлечений. И основы дендизма заложил во мне ты - показал, как довести форму до совершенства, возвести культуру в ранг искусства и тем самым выразить себя. И задуматься о необходимости физической нагрузки тоже впервые предложил мне ты. В этом и выразилось твоё воспитание меня как джентльмена. Жаль, что ты сам не следуешь сейчас этим принципам, мудрости сохранения энергии и не только. Но мне хотя бы до твоего возраста дожить, чтобы ощутить, насколько тяжело собирать волю в кулак не в 30, а в 70, если даже и сейчас бывает непросто. Поэтому и не виню тебя в продаже Удела. Сложно, наверное, смотреть на чужое будущее, когда не уверен в своём ежедневном. Так что хватит бросаться инвективами. Покуда жив, благодарности должны звучать громче.
Но страхом своим всё-таки здесь поделюсь. Когда одни мои обязательства сменятся другими, когда последняя горсть земли будет брошена вослед тем, кого я любил, к кому был привязан самыми родными нитями, вернусь ли я домой? Думаю, что нет. Семья моя химера. Не стоит ждать от других, чужих людей, живущих с тобой под одной крышей ни сильных чувств, ни долга вперемешку с признательностью. Времена длинной воли прошли, и то, что её воспитывало, только подступает к нам с Восточным ветром. Кому ужас, а кому долгожданный бриз. Будем ждать, что принесёт эта волна, когда буря схлынет.
Моя же семья после смерти Урсулы Игуаран закончилась. Мы действительно превратились в королевскую фамилию, с редкими приёмами и минимальным, светским общением. Когда я вхожу в чужие кланы, наблюдаю, как всё устроено, поневоле завидую. Но мой дом уже давно возведён на безмолвном холме. И безусловная любовь родного по крови человека - почти фантастика. Я смирился с тем, что мне не бросятся на шею после долгой разлуки, не подхватят в полусумасшедшем радостном танце и не будут со мной играючи мастерить поделки, засыпая миллионом вопросов, глупых и мудрых одновременно. Но лучше честно признать это заранее, чем махать кулаками десятилетия спустя.
Поэтому пока на Бейкер-стрит, где квартирует господин Амилькар, его компаньонка - личный тренер по самодисциплине и три кошки, льётся чай, в клубах закипающей воды маленький мир рождается заново. А значит жизнь в таком её исполнении продолжается. И это здорово.
Потому же, почему и ты меня не научил ничему, Чарльз. Потому что меня учили быть собой другие люди, пока ты без конца возвращался с войны, которой не было. Потому что деньги не заменяют тепло и поддержку в реальной жизни. В итоге я сам боролся с параличом воли, и продолжаю бороться, и до конца мне его, наверное, не избыть.
Да, из-за этого пришлось достаточно себя урезать в возможностях. У меня нет ни водительских прав, ни родного с самого нежного возраста запаха кулис, ни музыкальной сцены в каком-либо проявлении. Ведь чтобы заполучить всё это, нужно было вовремя себя дисциплинировать. Но понял я уже это слишком поздно, поварившись лично в диккенсовых мерзостях. По крайней мере, мой чин и путейский мундир теперь со мной.
А ещё есть то, в чём ты никогда мне не признаешься. Но помогли мне создать себя именно те жуткие годы, проведённые с мачехой. Профессор действительно дала тот импульс, роль которого я осознал гораздо позже, когда естественное диалектическое сопротивление, наконец, завершилось. Забота о здоровье, о качестве, статусе моего образования - это её заслуга. В тот момент, когда ты устранился, испугавшись моего переходного возраста, она старалась направить этот разболтанный флюгер хотя бы в какое-то русло, потому что исправлять ошибки воспитания было уже поздно. Но уроки воли - переход в гимназии, лицеи и институт - "педагогический, так, кажется, зовут", тогда воспринимались ужасным насилием. Мне до сих пор неприятно вспоминать то время. Но, что и говорить, именно принцип "познать свою боль и терпеть её, не ропща" сформировал моё факультетское мировоззрение. И, как и во всяком old-school-tie-сообществе, главное, что я оттуда вынес - связи, знакомства, благодаря которым живу так, как хочу и выбрал, до сих пор.
Отец, ты устроил мне самое лучшее детство - это был мир, о котором и вспомнить страшно, настолько он был уютный. Я принёс из него любимые, самые нужные книги и идеалы, поэтому мне нечего о нём вздыхать. Он всегда со мной, мой фундамент, созданный при поддержке и точном предугадывании увлечений. И основы дендизма заложил во мне ты - показал, как довести форму до совершенства, возвести культуру в ранг искусства и тем самым выразить себя. И задуматься о необходимости физической нагрузки тоже впервые предложил мне ты. В этом и выразилось твоё воспитание меня как джентльмена. Жаль, что ты сам не следуешь сейчас этим принципам, мудрости сохранения энергии и не только. Но мне хотя бы до твоего возраста дожить, чтобы ощутить, насколько тяжело собирать волю в кулак не в 30, а в 70, если даже и сейчас бывает непросто. Поэтому и не виню тебя в продаже Удела. Сложно, наверное, смотреть на чужое будущее, когда не уверен в своём ежедневном. Так что хватит бросаться инвективами. Покуда жив, благодарности должны звучать громче.
Но страхом своим всё-таки здесь поделюсь. Когда одни мои обязательства сменятся другими, когда последняя горсть земли будет брошена вослед тем, кого я любил, к кому был привязан самыми родными нитями, вернусь ли я домой? Думаю, что нет. Семья моя химера. Не стоит ждать от других, чужих людей, живущих с тобой под одной крышей ни сильных чувств, ни долга вперемешку с признательностью. Времена длинной воли прошли, и то, что её воспитывало, только подступает к нам с Восточным ветром. Кому ужас, а кому долгожданный бриз. Будем ждать, что принесёт эта волна, когда буря схлынет.
Моя же семья после смерти Урсулы Игуаран закончилась. Мы действительно превратились в королевскую фамилию, с редкими приёмами и минимальным, светским общением. Когда я вхожу в чужие кланы, наблюдаю, как всё устроено, поневоле завидую. Но мой дом уже давно возведён на безмолвном холме. И безусловная любовь родного по крови человека - почти фантастика. Я смирился с тем, что мне не бросятся на шею после долгой разлуки, не подхватят в полусумасшедшем радостном танце и не будут со мной играючи мастерить поделки, засыпая миллионом вопросов, глупых и мудрых одновременно. Но лучше честно признать это заранее, чем махать кулаками десятилетия спустя.
Поэтому пока на Бейкер-стрит, где квартирует господин Амилькар, его компаньонка - личный тренер по самодисциплине и три кошки, льётся чай, в клубах закипающей воды маленький мир рождается заново. А значит жизнь в таком её исполнении продолжается. И это здорово.