Он не всесилен, только блеск в глазах...
«Вот он, ваш джентльмен эпохи Реставрации. Сегодня он не обмочился в штаны, и он в состоянии прямо пройти двести ярдов, не упав лицом в грязь с приступом рвоты. Он не мылся, он еле ходит, и он не способен ни заплатить за свой ужин, ни поднять свой член».
Я снова Павка Корчагин. И очень устал. Опять обрадовался хорошей тренировке, на этот раз по трайблу, и перенапрягся. Сломался. Вою у рек Вавилонских. Люблю эту жизнь, но сколько же требуется на неё энергии, физических сил и постоянной смысловой подпитки, буквально, прямо по Франклу, выгрызать смысл, напоминать себе о своей дхарме. И ладно всё время нет денег и времени, что одно и то же. А ведь эта карма-йога закончится, младшихстарших не станет, и нужно будет вставать на новый путь. И другого старшего, хех, возможно, не станет. Но это не точно. Или тогда можно будет прекратить несчастье всей Европы.
Какое к чёрту виденье будущего. Тут как-нибудь в равновесии жить то, что отведено, в этом новом викторианстве. Когда отец заботливо говорит: «Хорошо, что не женишься, а вдруг урод родится», я сразу думаю сначала о том, насколько по-разному мы принимаем мир во всей его полноте. А следом - о том, что ребёнок-инвалид - это вполне логичное продолжение текущего состояния. И на самом деле оно будет отличаться именно тем, что какой бы тот ни был, так или иначе он будет развиваться. Ведь если бы бабушка, за которой я ухаживаю с 2016 года, была бы моей дочкой, она бы уже пошла во второй класс. Но, как я уже писал в начале февраля, лучше - уже не будет, а дальше снова пустыня и пересборка.
И всё равно бежать, пока могу. До рези в глазах, до дрожи в коленях. Снова побегу, как только встану. За людьми, в которых отражается свет римских свечей, за биением жизни, за маринеттиевской машиной прогресса, за моей революцией, за главным её секретом. Это только кажется, что я стою на месте, заперся в консерве или кручусь в погоне за собственным хвостом.
«Он укажет, когда мне идти на коду,
но, взахлёб проглатывая красоту,
это я не тону, но как горлом воду,
набираю новую высоту».
Я снова Павка Корчагин. И очень устал. Опять обрадовался хорошей тренировке, на этот раз по трайблу, и перенапрягся. Сломался. Вою у рек Вавилонских. Люблю эту жизнь, но сколько же требуется на неё энергии, физических сил и постоянной смысловой подпитки, буквально, прямо по Франклу, выгрызать смысл, напоминать себе о своей дхарме. И ладно всё время нет денег и времени, что одно и то же. А ведь эта карма-йога закончится, младшихстарших не станет, и нужно будет вставать на новый путь. И другого старшего, хех, возможно, не станет. Но это не точно. Или тогда можно будет прекратить несчастье всей Европы.
Какое к чёрту виденье будущего. Тут как-нибудь в равновесии жить то, что отведено, в этом новом викторианстве. Когда отец заботливо говорит: «Хорошо, что не женишься, а вдруг урод родится», я сразу думаю сначала о том, насколько по-разному мы принимаем мир во всей его полноте. А следом - о том, что ребёнок-инвалид - это вполне логичное продолжение текущего состояния. И на самом деле оно будет отличаться именно тем, что какой бы тот ни был, так или иначе он будет развиваться. Ведь если бы бабушка, за которой я ухаживаю с 2016 года, была бы моей дочкой, она бы уже пошла во второй класс. Но, как я уже писал в начале февраля, лучше - уже не будет, а дальше снова пустыня и пересборка.
И всё равно бежать, пока могу. До рези в глазах, до дрожи в коленях. Снова побегу, как только встану. За людьми, в которых отражается свет римских свечей, за биением жизни, за маринеттиевской машиной прогресса, за моей революцией, за главным её секретом. Это только кажется, что я стою на месте, заперся в консерве или кручусь в погоне за собственным хвостом.
«Он укажет, когда мне идти на коду,
но, взахлёб проглатывая красоту,
это я не тону, но как горлом воду,
набираю новую высоту».