Он не всесилен, только блеск в глазах...
Не знаю, получится ли эту мысль в итоге дооформить, но пусть будет. По-моему, её здесь не было.
В СССР среди интеллигенции были очень популярны офицеры-дворяне XIX века, эдакое Белое движение от начала времён, с лёгким налётом диссидентства. И потом они и их дети продолжили хрустеть французской булкой вплоть до поднявшейся популярности «гимназий» и Эраста Фандорина. А параллельно разносилось по всей стране православие, великая жертва Николая II и «Матильда».
Самое замечательное, что власть, начиная со сталинского периода, всё время поощряла эту тягу к вальсам Шуберта. По всей видимости, не веря в собственную легитимность и преемственность, идеологически верной была оформлена историческая преемственность Советского Союза от передовых дворян прошлого столетия.
Так был присвоен и опошлен Пушкин, а за ним Лермонтов и Гоголь. Причём, что занимательно, именно по датам смерти. Сталин увековечил и вывел в золоте триумвират русской литературы, закрепив его в советской школьной программе. А самым народным поэтом стал Некрасов. Посмертно его мечта исполнилась. Про мифотворчество в истории, натягивание её на глобус, чтобы было красиво и удобно, я даже распространяться не буду. Мне интересно вот что.
Подобный мемориал развязал руки кинематографу. Открылась бездна экранизаций русской литературы, главной в которой остаётся для нас «каноничная» эпопея Толстого. Сергей Бондарчук снимает «Войну и Мир», масштабную картину, мощную, цепляющую... с одним таким нюансом.
Она слишком красивая. Не в плане «грязь-говно-викторианский разврат», а в морально-этическом аспекте. Толстой – реалист, и он очень сложен психологически. Всеми обожаемый Болконский-Тихонов в романе не самый приятный человек и собеседник. Он находится в таком глубоком моральном кризисе, что Лев Николаевич готовит для него единственно возможный самоубийственный финал. Князь Андрей – лишний человек в самом страшном смысле, на протяжении всего романа он по-настоящему не знает зачем и куда идёт. Его от пули держит дворянское воспитание и офицерский долг, грубо говоря.
«Анна Каренина» – это тоже романтическая, идеальная вариация романа. Классика жанра здесь – это Вронский. После Ланового невозможно себе представить иного кавалерийского офицера. А между тем Вронский – крайне нетипичный «красавец-мужчина». Плешивый, плотного телосложения. Налицо снова сказочность взамен реалистического изображения XIX века.
Следом вспоминаются булгаковские «Бег» и «Дни Турбиных», заимевшие невероятное количество поклонников и «Звезда пленительного счастья» где довольно-таки разноплановые и сложные в жизни офицеры-декабристы были представлены прекрасными рыцарями. И княгиня Трубецкая в исполнении Лизы Калитиной Советского Союза Ирины Купченко.
Полирнул, конечно, всё это в культуре Булат Окуджава. И это не только «Кавалергарды», но и «Аэропорты девятнадцатого века» и прочая, и прочая. Вот такая вот внутренняя эмиграция в Россию, которой никогда не было.
После 1975 года это всё можно и не рассматривать – застой окончательно оправдал любовь народную к XIX веку. И Шерлок Холмс только ещё раз это доказал, ну это так, к слову.
Забавно, что с течением времени культурные артефакты поворачиваются разными своими сторонами и по-разному воспринимаются людьми в исторической перспективе.
В этот момент особенно отзываются слова Леонида Парфёнова о том, что те русские, про которых была эта литература и культура, и мы – это как древние греки и современные. Бездна дискоммуникации.
В СССР среди интеллигенции были очень популярны офицеры-дворяне XIX века, эдакое Белое движение от начала времён, с лёгким налётом диссидентства. И потом они и их дети продолжили хрустеть французской булкой вплоть до поднявшейся популярности «гимназий» и Эраста Фандорина. А параллельно разносилось по всей стране православие, великая жертва Николая II и «Матильда».
Самое замечательное, что власть, начиная со сталинского периода, всё время поощряла эту тягу к вальсам Шуберта. По всей видимости, не веря в собственную легитимность и преемственность, идеологически верной была оформлена историческая преемственность Советского Союза от передовых дворян прошлого столетия.
Так был присвоен и опошлен Пушкин, а за ним Лермонтов и Гоголь. Причём, что занимательно, именно по датам смерти. Сталин увековечил и вывел в золоте триумвират русской литературы, закрепив его в советской школьной программе. А самым народным поэтом стал Некрасов. Посмертно его мечта исполнилась. Про мифотворчество в истории, натягивание её на глобус, чтобы было красиво и удобно, я даже распространяться не буду. Мне интересно вот что.
Подобный мемориал развязал руки кинематографу. Открылась бездна экранизаций русской литературы, главной в которой остаётся для нас «каноничная» эпопея Толстого. Сергей Бондарчук снимает «Войну и Мир», масштабную картину, мощную, цепляющую... с одним таким нюансом.
Она слишком красивая. Не в плане «грязь-говно-викторианский разврат», а в морально-этическом аспекте. Толстой – реалист, и он очень сложен психологически. Всеми обожаемый Болконский-Тихонов в романе не самый приятный человек и собеседник. Он находится в таком глубоком моральном кризисе, что Лев Николаевич готовит для него единственно возможный самоубийственный финал. Князь Андрей – лишний человек в самом страшном смысле, на протяжении всего романа он по-настоящему не знает зачем и куда идёт. Его от пули держит дворянское воспитание и офицерский долг, грубо говоря.
«Анна Каренина» – это тоже романтическая, идеальная вариация романа. Классика жанра здесь – это Вронский. После Ланового невозможно себе представить иного кавалерийского офицера. А между тем Вронский – крайне нетипичный «красавец-мужчина». Плешивый, плотного телосложения. Налицо снова сказочность взамен реалистического изображения XIX века.
Следом вспоминаются булгаковские «Бег» и «Дни Турбиных», заимевшие невероятное количество поклонников и «Звезда пленительного счастья» где довольно-таки разноплановые и сложные в жизни офицеры-декабристы были представлены прекрасными рыцарями. И княгиня Трубецкая в исполнении Лизы Калитиной Советского Союза Ирины Купченко.
Полирнул, конечно, всё это в культуре Булат Окуджава. И это не только «Кавалергарды», но и «Аэропорты девятнадцатого века» и прочая, и прочая. Вот такая вот внутренняя эмиграция в Россию, которой никогда не было.
После 1975 года это всё можно и не рассматривать – застой окончательно оправдал любовь народную к XIX веку. И Шерлок Холмс только ещё раз это доказал, ну это так, к слову.
Забавно, что с течением времени культурные артефакты поворачиваются разными своими сторонами и по-разному воспринимаются людьми в исторической перспективе.
В этот момент особенно отзываются слова Леонида Парфёнова о том, что те русские, про которых была эта литература и культура, и мы – это как древние греки и современные. Бездна дискоммуникации.
-
-
17.10.2019 в 15:48-
-
17.10.2019 в 22:25