понедельник, 30 сентября 2019
РыжийПока стучит твой тонкий каблучок,
я не умру. Мой бедный ангелок,
приятель, друг,
возьмём вина.
Свернём в ближайший парк.
Не пью я вообще. Сегодня, так
сказать, продрог.
Глотнёшь чуть-чуть? И правильно. А я
глотну. Сто лет знакомая скамья.
Сюда мальцом
я приходил с родителями. Да-с.
С медведем. С самосвалом. А сейчас
сам стал отцом.
Ну-ну, не морщи носик. Улыбнись.
Смотри, на чёрной ветке алый лист
трепещет так,
как будто это сердце. Сердце. Нет,
не сердце? Да, банально. Просто бред.
Листок, пустяк.
...Я ей читаю важные стихи —
про осень, про ненастье, про грехи,
про то, что да...
Нет, не было. Распахнуты глаза.
Чуть ротик приоткрыт. Дрожит слеза.
Горит звезда.
1995, октябрь
Письмо к А.Л.
...Не бабочки, но жирные стрекозы
теперь, мой друг, в моём летают сквере:
жужжат и демонстрируют печальный
— осенний — самый высший пилотаж,
ломая крылья о сухие ветки
и пальцы одиночек, на скамейках
раскуривающих то жёлтый «Camel»,
то синий «Космос». Что до длинноногих,
жемчужнозубых, приторных — их нет.
Я осенью люблю гулять один.
Тут у меня одна подруга — осень.
Душа моя полна, как сквер мой полон,
её промокших карточек визитных.
И я, мой друг, меняюсь, как природа:
как дождь рыдаю и роняю листья,
покачиваясь на ветру холодном,
всё забывая начисто, что было,
и стиль, в котором сочинял и мыслил
до рококо больного листопада...
До безымянной готики ветвей.
1996
* * *
В парке отдыха, в парке
за деревьями светел закат.
Сёстры «больно» и «жалко».
Это, вырвать из рук норовят
кока-колу с хот-догом,
чипсы с гамбургером. Итак,
все мы ходим под Богом,
кто вразвалочку, кто кое-как
шкандыбает. Подайте,
поднесите ладони к губам.
Вот за то и подайте,
что они не подали бы вам.
Тихо, только губами,
сильно путаясь, «Refugee blues»
повторяю. С годами
я добрей, ибо смерти боюсь.
Повторяю: добрее
я с годами и смерти боюсь.
Я пройду по аллее
до конца, а потом оглянусь.
Пусть осины, берёзы,
это небо и этот закат
расплывутся сквозь слёзы
и уже не сплывутся назад.
1998