Он не всесилен, только блеск в глазах...
М.Каннингем – «Дом на краю света»Музыка гремит у меня в голове. Я иду через холл к комнате отца. Голова — включенный на всю мощь транзистор. Мелькает сумасшедшая мысль, что отец может проснуться от этого шума. Я останавливаюсь перед его дверью, разглядывая хитросплетения древесных волокон. Потом открываю дверь и вхожу.
Отец громко сопит во сне. На электронных часах на столике возле его кровати мигают красные секунды. Я стою не двигаясь и смотрю, как, пульсируя, уходит время. В ушах звучит «Aqualung». Я вдруг понимаю, что движет маньяками-убийцами. Я мог бы погладить его по неестественно-черным волосам. А мог бы ударить так, чтобы зубы, хрустнув, как куски сахара, с дробным стуком посыпались на пол. Снаружи — темно и тихо, внутри — треск и слепящий свет. У меня такое чувство, будто я в космическом скафандре.
Да, я пришел убить отца. Вот сейчас подкрадусь и задушу его подушкой. Он слишком пьян и не сможет оказать серьезного сопротивления. Я вижу это. Кино крутится у меня в голове; на звуковой дорожке — «Джетро Талл». Белоснежная подушка, я бросаюсь на него сверху, короткая схватка, предсмертный хрип, похожий на захлебывающийся стон утопающего… «Aqualung my friend, don't you start away uneasy».
А может быть, я пришел поцеловать его в усталую голову. Он пьян и вряд ли проснется от этого. Можно залезть к нему в постель и ни о чем не думать, просто вдыхать его мускусное тепло, запах виски, пота и одеколона. Я стою у его кровати, не зная, на что решиться. В конце концов я просто ухожу. Пересекаю холл, открываю входную дверь и выхожу в кливлендскую ночь, разбавленную фонарями и звездами.
Э.Клайн – «Девочки»
Все это было таким вызывающим, и, может, поэтому девочки всё не шли у меня из головы. Я никак не могла понять, что к чему. Зачем им искать еду в мусорном баке. Кто был за рулем автобуса, что это за люди решили выкрасить его в такой цвет. Я видела, что эти девочки дорожат друг другом, что они заключили семейный союз, что они точно знали: они все вместе.
Тогда я впервые увидела Сюзанну – черные волосы даже издалека выделяли ее из толпы, она улыбалась мне откровенно, оценивающе. Я сама не понимала, отчего у меня так защемило в груди, когда я ее увидела. Она казалась такой же странной и дикой, как те цветы, что расцветают раз в пять лет мясистым взрывом, ворсистой, колючей пышностью, которая почти похожа на красоту. Но что же она увидела, когда посмотрела на меня?
Пыталась хотя бы секунду взглянуть на себя глазами той черноволосой девочки или хотя бы мальчишки в ковбойской шляпе, всматривалась в свои черты в поисках пульсации под кожей. Лицо у меня заметно исказилось от усилий, и мне стало стыдно. Понятно, почему мальчишка презрительно отвернулся, заметил, наверное, как я изнываю. Прочел на моем лице неприкрытый голод, как в пустой тарелке у сироты. Вот чем я отличалась от черноволосой девочки – ее лицо не лезло к другим с вопросами.
<...>
Я уселась на пол, между ног Сюзанны, пытаясь свыкнуться с ее близостью, с этой внезапной безыскусной интимностью. Мои родители на ласку скупились, поэтому меня удивляло, что кто-то может просто до меня дотронуться, не раздумывая, протянуть мне руку, будто пластинку жвачки. Непостижимое блаженство. Она терпко дышала мне в шею, перебрасывая волосы набок. Прошлась пальцами по голове, прочертила ровный пробор. Даже прыщики у нее на подбородке казались мне смутно прекрасными, рвущимся из нее наружу розовым пламенем.
Беспечные ездоки и Бешеные быки: как поколение секса, наркотиков и рок-н-ролла спасло Голливуд. «А кто сказал, что мы правы?», 1969 год Какой бы смысл ни вкладывал Уайатт (Питер Фонда) в сентенцию «Мы сами всё профукали», его слова, обращенные к Билли (Деннис Хоппер), наложили отпечаток на целое десятилетие. И даже те, кто уловил истинный смысл сказанного, не придали значения зловещим минорным аккордам, что прошли через всю музыку «Беспечного ездока», вошедшую в первую десятку саундтреков 60-х годов.
Ранним субботним утром 9 августа 1969 года («Беспечный ездок» шёл тогда в кинотеатрах ещё меньше месяца) банда Чарльза Мэнсона отправилась с ранчо Спэн в дом на Бенедикт Каньон, 10 050 по Чело-Драйв, и зверски расправилась с Шэрон Тейт, бывшей на восьмом месяце беременности. Шэрон и Роман Поланский снимали этот дом после того, как его освободили Кэндис Берген и её компаньонка Терри Мелчер. Убиты были ещё четыре человека. Среди них: парикмахер Джей Себринг и друзья хозяев — Абигаль Фоулджер и Войтек Фрайковский.
Город, словно смог, окутала пелена страха и паранойи. Эту глухую, плотную завесу время от времени, как электрические разряды, прошибали шокирующие известия, усиливавшие предчувствие беды. Вот как описывает атмосферу тех дней Дидион: «9 августа я плескалась в бассейне в доме своей невестки в Беверли-Хиллз, когда ей позвонила подруга, и рассказала об убийствах в доме Шэрон Тейт-Поланской. А ещё я помню то, о чём лучше бы забыть — то, что никто особенно не удивился». Несмотря на относительную «незвёздность» жертв, убийства потрясли всех. А кто-то был приглашён в дом именно в тот вечер, но отклонил приглашение, сославшись на усталость или пребывание под кайфом. Были и такие, кто, как, например, Боб Эванс, имел на вечер другие, более интересные планы. Все в округе только и думали о том, что на месте погибших мог оказаться именно он.
По горькой иронии судьбы, трагедия произошла спустя всего два года после «Лета любви» и лишь за неделю до Вудстока, событий, которые должны были стать олицетворением всего лучшего, что принесли 60-е. Казалось, что в момент наивысшего расцвета дали корни и ростки будущего упадка.
Воздух был пропитан ощущением конца, того, что заканчивается целая эпоха, а люди, перебрав лишнего, на время попрятались. Тот же, кто мыслил апокалиптическими категориями, считал, что это старуха с косой пришла собирать свой урожай и выкосит всех без остатка. Вот как подводит итог Сильберт: «60-е кончились. По всему городу было слышно, как в туалетах спускают воду».
Однако, несмотря на все моральные и метафизические последствия, вызванные зверствами банды Мэнсона, которые ощущались почти весь следующий год, пока ни шатко ни валко тянулось следствие, Голливуд вернулся к нормальной жизни. У себя в пентхаусе (Уоррен) Битти устроил по Шэрон скромные поминки. После похорон убийства, поначалу казавшиеся чем-то эксцентричным, воспринимались как банальность, и это обнадёживало. Боб Эванс устроил приём — угощали хот-догами. И пока полиция разыскивала убийц Тейт, «Беспечный ездок» мчался по экранам Америки всё долгое и жаркое лето 1969 года, потом всю осень, оказавшись «на коне» и в следующем году, въехав в новое десятилетие.
Отец громко сопит во сне. На электронных часах на столике возле его кровати мигают красные секунды. Я стою не двигаясь и смотрю, как, пульсируя, уходит время. В ушах звучит «Aqualung». Я вдруг понимаю, что движет маньяками-убийцами. Я мог бы погладить его по неестественно-черным волосам. А мог бы ударить так, чтобы зубы, хрустнув, как куски сахара, с дробным стуком посыпались на пол. Снаружи — темно и тихо, внутри — треск и слепящий свет. У меня такое чувство, будто я в космическом скафандре.
Да, я пришел убить отца. Вот сейчас подкрадусь и задушу его подушкой. Он слишком пьян и не сможет оказать серьезного сопротивления. Я вижу это. Кино крутится у меня в голове; на звуковой дорожке — «Джетро Талл». Белоснежная подушка, я бросаюсь на него сверху, короткая схватка, предсмертный хрип, похожий на захлебывающийся стон утопающего… «Aqualung my friend, don't you start away uneasy».
А может быть, я пришел поцеловать его в усталую голову. Он пьян и вряд ли проснется от этого. Можно залезть к нему в постель и ни о чем не думать, просто вдыхать его мускусное тепло, запах виски, пота и одеколона. Я стою у его кровати, не зная, на что решиться. В конце концов я просто ухожу. Пересекаю холл, открываю входную дверь и выхожу в кливлендскую ночь, разбавленную фонарями и звездами.
Э.Клайн – «Девочки»
Все это было таким вызывающим, и, может, поэтому девочки всё не шли у меня из головы. Я никак не могла понять, что к чему. Зачем им искать еду в мусорном баке. Кто был за рулем автобуса, что это за люди решили выкрасить его в такой цвет. Я видела, что эти девочки дорожат друг другом, что они заключили семейный союз, что они точно знали: они все вместе.
Тогда я впервые увидела Сюзанну – черные волосы даже издалека выделяли ее из толпы, она улыбалась мне откровенно, оценивающе. Я сама не понимала, отчего у меня так защемило в груди, когда я ее увидела. Она казалась такой же странной и дикой, как те цветы, что расцветают раз в пять лет мясистым взрывом, ворсистой, колючей пышностью, которая почти похожа на красоту. Но что же она увидела, когда посмотрела на меня?
Пыталась хотя бы секунду взглянуть на себя глазами той черноволосой девочки или хотя бы мальчишки в ковбойской шляпе, всматривалась в свои черты в поисках пульсации под кожей. Лицо у меня заметно исказилось от усилий, и мне стало стыдно. Понятно, почему мальчишка презрительно отвернулся, заметил, наверное, как я изнываю. Прочел на моем лице неприкрытый голод, как в пустой тарелке у сироты. Вот чем я отличалась от черноволосой девочки – ее лицо не лезло к другим с вопросами.
<...>
Я уселась на пол, между ног Сюзанны, пытаясь свыкнуться с ее близостью, с этой внезапной безыскусной интимностью. Мои родители на ласку скупились, поэтому меня удивляло, что кто-то может просто до меня дотронуться, не раздумывая, протянуть мне руку, будто пластинку жвачки. Непостижимое блаженство. Она терпко дышала мне в шею, перебрасывая волосы набок. Прошлась пальцами по голове, прочертила ровный пробор. Даже прыщики у нее на подбородке казались мне смутно прекрасными, рвущимся из нее наружу розовым пламенем.
Беспечные ездоки и Бешеные быки: как поколение секса, наркотиков и рок-н-ролла спасло Голливуд. «А кто сказал, что мы правы?», 1969 год Какой бы смысл ни вкладывал Уайатт (Питер Фонда) в сентенцию «Мы сами всё профукали», его слова, обращенные к Билли (Деннис Хоппер), наложили отпечаток на целое десятилетие. И даже те, кто уловил истинный смысл сказанного, не придали значения зловещим минорным аккордам, что прошли через всю музыку «Беспечного ездока», вошедшую в первую десятку саундтреков 60-х годов.
Ранним субботним утром 9 августа 1969 года («Беспечный ездок» шёл тогда в кинотеатрах ещё меньше месяца) банда Чарльза Мэнсона отправилась с ранчо Спэн в дом на Бенедикт Каньон, 10 050 по Чело-Драйв, и зверски расправилась с Шэрон Тейт, бывшей на восьмом месяце беременности. Шэрон и Роман Поланский снимали этот дом после того, как его освободили Кэндис Берген и её компаньонка Терри Мелчер. Убиты были ещё четыре человека. Среди них: парикмахер Джей Себринг и друзья хозяев — Абигаль Фоулджер и Войтек Фрайковский.
Город, словно смог, окутала пелена страха и паранойи. Эту глухую, плотную завесу время от времени, как электрические разряды, прошибали шокирующие известия, усиливавшие предчувствие беды. Вот как описывает атмосферу тех дней Дидион: «9 августа я плескалась в бассейне в доме своей невестки в Беверли-Хиллз, когда ей позвонила подруга, и рассказала об убийствах в доме Шэрон Тейт-Поланской. А ещё я помню то, о чём лучше бы забыть — то, что никто особенно не удивился». Несмотря на относительную «незвёздность» жертв, убийства потрясли всех. А кто-то был приглашён в дом именно в тот вечер, но отклонил приглашение, сославшись на усталость или пребывание под кайфом. Были и такие, кто, как, например, Боб Эванс, имел на вечер другие, более интересные планы. Все в округе только и думали о том, что на месте погибших мог оказаться именно он.
По горькой иронии судьбы, трагедия произошла спустя всего два года после «Лета любви» и лишь за неделю до Вудстока, событий, которые должны были стать олицетворением всего лучшего, что принесли 60-е. Казалось, что в момент наивысшего расцвета дали корни и ростки будущего упадка.
Воздух был пропитан ощущением конца, того, что заканчивается целая эпоха, а люди, перебрав лишнего, на время попрятались. Тот же, кто мыслил апокалиптическими категориями, считал, что это старуха с косой пришла собирать свой урожай и выкосит всех без остатка. Вот как подводит итог Сильберт: «60-е кончились. По всему городу было слышно, как в туалетах спускают воду».
Однако, несмотря на все моральные и метафизические последствия, вызванные зверствами банды Мэнсона, которые ощущались почти весь следующий год, пока ни шатко ни валко тянулось следствие, Голливуд вернулся к нормальной жизни. У себя в пентхаусе (Уоррен) Битти устроил по Шэрон скромные поминки. После похорон убийства, поначалу казавшиеся чем-то эксцентричным, воспринимались как банальность, и это обнадёживало. Боб Эванс устроил приём — угощали хот-догами. И пока полиция разыскивала убийц Тейт, «Беспечный ездок» мчался по экранам Америки всё долгое и жаркое лето 1969 года, потом всю осень, оказавшись «на коне» и в следующем году, въехав в новое десятилетие.