Было два часа дня, когда Сандро окончательно проклял духоту города, заточившую художника наедине с мечтой о пленэре вот уже на неделю. Вибрация телефона показалась навязчивой мухой, и в желании её отогнать, тот было смахнул маячащее уведомление. Но увидел, что сообщение пришло от Лоренцо, и остановился.
 
«Fastidium est quies, artifex! Кинул тебе инвайт»
 
И действительно, ссылка вела в закрытый чат. Медичи созывал всех блистательных флорентийцев в ночь полнолуния к Марсилио в Кареджи. Это всегда происходило одинаково – день встречи заранее был неизвестен никому, кроме её организатора. Лоренцо принципиально не признавал правил в отношении Академии. Они существуют везде, но не на этой вилле. Здесь царит одна лишь эстетика, так было заведено ещё дедом Козимо.
 
Уже в такси, с настроением сытого хищника соблюдавшем скоростной режим, Сандро продолжал удивляться причудам именитой семьи:
 
«К чему таинственность, эти закрытые чаты? Ведь вся Флоренция знает, что Медичи собирают сливки и с культурной жизни своего города».
 
Учёные, писатели, художники, поэты и философы самого разного толка хоть сколько-нибудь показавшие свой талант моментально оказывались в лонг-листе у Лоренцо. Обязательств у гостей не было никаких, кроме одного – нельзя ничем себя не проявить. Но меньше двадцати человек в Кареджи не собиралось никогда.
 
Сандро впервые вошёл под своды Академии в момент, когда там обсуждали природу чувственности и возможности вечной любви через призму теории квантовой запутанности. Одна частица автоматически оказывается связана с другой, и на это не влияет ни расстояние, ни время. И всё, что случается с первой, отражается и на второй. Художник тогда подумал о том, можно ли воплотить эту нить, не прибегая к примитивным метафорам.
 
После хозяин виллы Марсилио, попивая разбавленное вино, рассказывал, как Пьеро Медичи, отец Лоренцо, при нём громил в этих стенах Дэна Брауна. Причём не за лживую беллетристику или оскорбление католической веры, а за вульгарную подачу. Говорил, что разгром "старой доброй европейской традиции" мог быть и похлеще, и поизящнее.
 
Наконец Сандро представили какому-то юноше, чью красоту оттеняла крайняя небрежность в одежде. У этого натурфилософа из нагрудного кармана пиджака торчал блистер, и похоже, не один. Лоренцо пояснил художнику, что этот молодой Фауст не болен и ничего не употребляет – просто проверяет на себе новейшие теории биохакинга, стремится расширить пределы человеческих возможностей. У него на вилле своя лаборатория, и если он сюда прибыл, значит наконец-то ему есть чем удивить гостей.
 
На этом воспоминания оборвались, ведь дикий зверь, таившийся под капотом машины, вырвался за пределы Флоренции, взревел, и, по доброй итальянской традиции превышая все лимиты скорости, помчался в сторону Кареджи. Сандро повернулся к окну и начал ловить орнаменты проносящихся мимо деревьев.