Ты никогда этого не прочитаешь, потому что тебя не существует. Но часть моего сердца – определённо твоя. А поскольку ты актриса, ты обречена иметь поклонников, и самых безумных в том числе. Хотя бы на время, когда стоишь, окружённая софитами. Увидевшие тебя женщины признавались мне, что эта первая леди вдохновляет своей харизмой на то, чтобы жить в полный рост. И я радовался, что открыл им уже известное мне.
Поэтому невстреча – это всегда колоссальная боль. А когда при этом оказываешься отвергнутым самым камерным сообществом, это рождает отвращение и к ним, и к самому себе. Такая потеря сильнее прочих. И сейчас, после того, как я не видел твоих рук и глаз, не ловил каждое движение, не обнимал тебя, обласканный милостью, вокруг стеной стоит чувство, что весь мир под этой отвратительной грубостью рухнул в неизвестность. Вокруг темнота, сплошная терра инкогнита. И по идее в таком случае надо встать с колен и вернуть эту землю себе. Но сил нет. В особенности – от осознания хрупкости и эфемерности всей этой пряжи, той тонкой ткани повествования о тебе.
Все эти две недели во мне жила надежда, что мы увидимся в общем блеске карнавала, в обещанном друг другу свидании. А после случившегося хочется если и приходить в кабаре, то теперь уже максимально отстранённо. Подарить портрет, почувствовать ещё раз твою невероятную силу и нежность рядом с собой, поцеловать и уехать в ночь.
В такие минуты кажется, что самый лёгкий способ перестать умирать – это перестать быть. Но знаю, что это не так. И скорее оборвётся паутина нашей с тобой истории, чем закончусь я. По крайней мере, не по своей воле. Упрямства мне не занимать, и хотя бы одной скупой телеграммы радости в эту студёную пору северного мужества я дождусь. Будь это финал или нет. Всё равно я буду у тебя в неоплатном долгу за одно счастье видеть тебя – хоть на сцене, хоть в эти короткие минуты близости. И вспоминать в любом случае только с благодарностью, на которую только способна моя распущенная душа.