Наткнулся я на днях на «Мушкетёров» 2011 года с Милой Йовович в роли Миледи – и меня что-то торкнуло до слёз. Большая литература, классика, выросшая из беллетристики, – это сюжеты, которые как ни перекраивай, сохраняют смысловое ядро. И не важно, какие фанерные дирижабли пролетают над Парижем XVII века, если это история о дружбе.
И стало больно от того, что все русские сюжеты, вошедшие в мировую литературу, глубинно тяжеловесные. Это не боевой задор Тиля Уленшпигеля, не упёртая мечтательность Дон Кихота, не харизма Шерлока Холмса. В упомянутых архетипах есть одновременно установка на серьёзность и на литературную лёгкость происходящего. Русская же литература по большей части рефлексирующая и учительствующая. Толстоевский, Чехов-драматург, политик-Солженицын – это пиздец, страна мыслителей. Отдельно отмечаю Шолохова с его «Судьбой человека», но это глубокая экзистенциальная работа, а не захватывающий в мировом масштабе сюжет. Кроме того, отцы-морализаторы идеально подошли Сталину как титаны, на которых можно ссылаться, и сформировали канон литературы. Так дистанция «пророка» превратилась в величину, до которой и тянуться не хочется, по сути, до сих пор.
Наших писателей любят за глубину, анализ и душевную боль. Этому языку не хватает лёгкости, которой хочется подражать. А это и отличает подобные сюжеты. «Война и мир» BBC совершила прорыв, сократив дистанцию со зрителем – ведь Джиллиан Андерсон в роли Анны Павловны Шерер – это блеск. И достойный материал для фанфиков, что не менее важно.
Отдельно стоят только Пушкин, в реальности, как я понимаю, практически неизвестный не-славистам и... Набоков. Потому что они оба не только писатели, но и живые блистательные провокаторы.
Пушкина вообще за рубежом, кажется, понимает только та старушка-англичанка Мэри Хобсон, потому что любит его за живость языка. Она говорит о нём как о своём любовнике, и это чудно. По состоянию на февраль 2017 года ей уже за 90, но продолжает заниматься новыми проектами. В частности, она переводит на английский сказки Пушкина. И выпустила книгу о последних семи годах жизни Александра Сергеевича, иллюстрируя их собственными переводами его стихотворений и писем. То есть, мы по сути с ней почти одновременно эту тему начали продвигать!
Кстати, она начала учить русский, чтобы «Войну и Мир» читать, как всякий увлеченный русской литературой образованный европеец. Канон, понимаешь. А соблазнили её в итоге и увели у Толстого Пушкин и Грибоедов.
Надо отметить, что Александру Сергеевичу незнание английского языка не помешало читать Байрона во французском прозаическом переводе и написать свой оригинальный текст, вдохновившись «Дон Жуаном». Понимаешь, написал фанфик по французским субтитрам. А уж он-то хорошо понимал, что русский нигга может с творением белого человека высшей расы делать всё, что угодно, и ему за это ничего не будет! Так и родился «Евгений Онегин»
А Набоков, в свою очередь, лоб же себе расшиб в желании раскрыть зарубежному читателю Пушкина.
Я о переводе и томе комментариев к Онегину, конечно. Ведь он же прекрасно понимал, каким трешем ради этого занимается: переводит Онегина прозой и даёт комменты тоже прозой. А он-то в прозе толк знал как никто, так что теперь интересно, аналитическое ли это или поэтическое переложение.
P.S. Да. я топлю именно за Онегина именно потому, что это главный, пожалуй, пример талантливого рок-н-ролльного чтива, одновременно лёгкого и с любимой русской рефлексией.