Будет другая, а этой уже не будет (К.Рубинский)

Себя Остап называл полковником Лоуренсом. <...>
«Честное слово, назначу себя уполномоченным пророка и объявлю священную войну, джихад. <...>
Учения не создал, учеников разбазарил, бедного Паниковского не воскресил. <...>
Графа Монте-Кристо из меня не получилось, придётся переквалифицироваться в управдомы».



Где-то существует интересная грань между любовью к себе, любовью к другому и стремлением быть любимым и признанным абстрактными другими.
Что останется от меня, если вытравить это кричащее «I want fame!» ощущение какой-то исключительности? Можно ли жить после этого нормальной жизнью?

Иной раз накатывает, и я безумно хочу, чтобы она вернулась. Но если это случится, я опять попаду в ловушку «я никто». А быть Войницким при профессоре Серебрякове пока мне не улыбается.
//важней всего погода в доме//в такую погоду хорошо повеситься//

Человек, отравленный Печориным. Хотя есть точнее формулировка в базовом тексте:
«Я типичный Евгений Онегин, он же рыцарь, лишённый наследства советской властью».

А все случайные связи и встречи – исключительно вопрос количества людей, которые будут идти за гробом в конце. И одна женщина – зубной техник.

Не сердитесь, Зося. Примите во внимание атмосферный столб.